В выходные в Забайкалье украли лошадь и свинью

Пастораль на тему грядущей золотой забайкальской осени

Оставим весенней распутице воспоминания о властных разборках, политических амбициях и предвыборных ожиданиях. Макушка лета располагает к неспешным романтическим мечтаниям.

Пролог

Двое – отец и сын – шли навстречу таежным просторам. Тишину прервал наивный вопрос:

- Что это такое на кустах: алое и трепетно-ароматное?

- Это багульник, сынок.

- Что там наверху, все такое лазорево-голубое?

- Это – небо.

- А яркое, теплое и желтое?

- Солнце, - последовал ответ.

Глаза малыша искрились от восторга.

Нравы Растеряевой улицы

Картинка первая. Анфан тэррибль & инфант мизерабль

Утренний луч пробрался в ноздрю. Человек чихнул.

Камергер, стоявший наизготовку, проворно вставил словцо:

- Мужички из Хохотуя интересуются, почему вы на работу небритым ходите?

- Это – стиль такой. «Жабо» называется. Надо быть в курсе модных новинок. Следовало бы мужичкам глянцевые журналы почитывать.

- Совсем дитя, - подумал камергер и продолжил. - Оленевод из Тунгокочена вопросы задает…

- На все вопросы ответы даны и озвучены: на свои, служебные, по делам. Милейший, лучше будьте оптимистом!

Камергер нашелся:

- Сударь, вас ждут великие дела!

- В самую точку. Всю ночь корпел. Глаза разбегаются: и план повсеместной газификации районов, и план сплошной электрификации края, и поголовный мелкий бизнес. И театры. Надо строить театры!

- О, капризное дитя, анфан тэррибль, – на французский манер прошептал камергер и добавил. - У нас паноптикум появился. В первой витрине изделия столичных, сибирских и местных портных. Фасоны на любой вкус: «Реформатор», «Созидатель», «Попечитель». Камзолы ладно скроены. Только увидеть их дано не каждому. Платье с секретом. Во второй витрине разместился цирк: карлица Веселена и лилипуты – Прижогин и Заболтай. Они потешные. Публике на забаву.

- А что с третьей витриной? Надпись есть – «Инфант мизерабль» - а экспоната нет.

- Экспонат появится позже, - встрепенулся камергер, а про себя с грустью добавил: Бедное дитя, в Сорбонне не бывало.

Картинка вторая. Моралист & энциклопедия

Чем моралист отличается от обычного человека? Бросаются в глаза: седая головушка, лохматая бородушка и всепонимающая улыбка. Обычно так моралисты и выглядят.

Кроме этого доморощенному моралисту свойственна масштабность. Возьмем с полки фолианты в тисненых переплетах. Первые три тома – вся область как на ладони. Здесь бы и поставить точку. Ан, нет. Край должен знать своих героев-чиновников. И вот уже прогибаются книжные полки под тяжестью бюрократических биографий. А что впереди? В каждую дверь надо постучаться, в каждый кабинет зайти. Сколько еще безвестных ведомств и администраторов осталось. Уж точно не на один год работы.

И еще. Нашего моралиста отличает скромность. Он никогда лавровый венок не поднимет, награды не возьмет. Моралист оставляет место для другого. У того и сил больше, и стать видна. Вот только закавыка получилась – других стало два. Один ушел, второй – пришел. Как объяснить замену? Найти причину для моралиста не составляет труда: прежний занимался историей со студенческих лет, а новоявленный, вероятнее всего, был юным краеведом. Оттого и поменяли.

Картинка третья. Кинокаравай & воробьи

В Каннах – круассаны, на Берлинале – колбаски и пиво. В Забайкалье – кинокаравай. Хлопотно, суетно, по-домашнему. Дорожка, звезды, зрители. Все как у всех. Фотокартинка на загляденье. Где шумиха – там и воробьи. Кто книжку задумал опубликовать, кто фильм сделать. Да так, чтобы на родных улицах, да целой кучкой актеров, некогда родившихся в этих места. Осталось воробышкам отыскать доброго и щедрого таежного дядю, чтобы с ладони крошки поклевать.

Зияющие пустоты

Благополучные времена для края канули в лету. Книга, которая начала писаться на заре прошлого столетия, захлопнулась. На первой странице чеховские три сестры провожают офицеров в дальние края. Военных передислоцируют из российской глубинки не куда-нибудь, а в Забайкалье. За военными потянулись железнодорожники, геологии, горнодобытчики. Край наполнился людьми – энергичными и умелыми. В середине 70-х сформировались сибирские стандарты жизни: стабильная работа, высокая зарплата и карьерный рост. Стандарты были приправлены порцией романтического флера. Из репродукторов звучало: «А я еду, а я еду за туманом…»

По качеству жизни Чита превосходила многие города Центральной России. Казалось, еще немного… Не случилось.

А что в настоящем? Какие вопросы задает житель того региона, который по большинству жизненно важных показателей плетется в хвосте отечественного благополучия?

Как обустраивает мое жилье ЖКХ? Как и кто меня лечит? Почему меня так обслуживают?

С работой не особо складывается. Перспектив нет.

Смогут ли мои дети получить здесь достойное среднее и высшее образование или лучше их отправить в вузы европейской части?

С экологией завал. Чем дышим? Можно ли этим дышать?

Еще – преступность. Всего не перечислить. Вопросов множество – с ответами не густо.

А тут новые времена настали - времена кочевников. Люди и семьи перемещаются. Энергичный квалифицированный специалист - тот же кочевник. Он будет жить там, где соблюдаются стандарты нормальной жизни. Стандартов не так много: благополучие, комфорт, работа и безопасность.

Как поступить человеку у края зияющих пустот: ждать или развернуться? Может оседлать коня, поставить юрту на колеса и отправиться за лучшей долей?

Региональная элита времен транзита

Время прежней региональной элиты ушло. Эпоха, длившаяся более пятидесяти лет, в прошлом. У ее начала – Смирнов и Матафонов, у финишной черты – Гениатулин.

Что отличало управленцев прежних времен? Они были местные: кто по рождению, кто с младых ногтей по распределению. Начинали с низов: на производстве или в комсомоле. Шли по карьерной лестнице: район – город – область. Может, не такие ловкие как «варяги», но свои: упертые и настырные. Только уж больно неповоротливые. Их стаж партийной и советской работы насчитывал десятилетия.

Изменилось все. Вскоре к управлению придут люди другого покроя. Их в комсомольских и профсоюзных люльках не нянчили. Их карьеры скоротечны. Они зажаты в тиски показателей эффективности и результативности. Оценивает их работу не регион, а федеральный центр. Успех – и транзитный переход открыт. О последствиях неудач лучше не задумываться.

Региональная элита золотого сентября – вахтовики. Работать они будут здесь, а жить и отдыхать - на материке. Их цель – краткосрочный успешный проект, монотонная карьера – не по ним.

Сможет ли Забайкальская рутина переварить такую прыть новой элиты?

Эпилог

Отец и сын возвращались. Впереди виднелись городские огни. Сын, молчавший весь день, не выдержал:

- Если вокруг все прекрасно, то почему мы живим на Растеряевой улице?

- Это наша родина, сынок.

В голосе отца звучала гордость за цветущий багульник, голубое небо и золотое солнце.