Конкурсная программа второго дня оказалась не столь однозначной, но очень интересной: отставной кгб-шник в состоянии кризиса, буддийское лекарство для столичной души и проблемы шахтерского городка, одинаковые и в Ростовской области, и в Забайкалье.
«Турецкое седло» - пока самый сильный фильм конкурсной программы. Юсуп Разыков снял свое кино на какой-то трудноуловимой границе между артхаусной трагикомедией и триллером. Те приемы, которыми он пользуется, вызывают в памяти десятки тягомотных лент, и первые минут десять зритель напряженно ждет скуки. Но очень быстро оказывается, что и крупные планы, и повторяемость действий, и статичные кадры – не более чем инструмент, которым режиссер владеет виртуозно. Здесь вообще молодцы абсолютно все, но особенно Валерий Маслов. Он отлично играет неприметного человека в свинцовом футляре, где за ненадобностью хранится живая душа – ровно до тех пор, пока вместе со зрителем не получает контр-тенором по голове.
В истории Ильича, отставного «топтуна» из службы наружного наблюдения ФСБ, который никак не может перестать за всеми следить, многие увидели политический подтекст. Но сдается мне – это потому, что за ним проще не видеть подтекст общественный: черно-белое мышление не приводит ни к чему хорошему. Более того – оно глубоко аморально. И блестящий финал этого фильма, где все становится на свои места и перед страшным потрескавшимся Ильичом, и перед зрителями, производит примерно тот же эффект, что и финал «Господ Головлевых», самого сильного, может быть, русского романа о воскресении.
Перед показом своего фильма «Вся наша надежда» Карен Геворкян извинился перед зрителями: «Жизнь у всех у нас сложная, а я хочу положить на ваши плечи еще проблемы чужие. Но я надеюсь, что эти проблемы близки, и может, это и вам поможет отчасти: я хотел рассказать о людях, которые в тяжелых обстоятельствах сохранять себя». И действительно: кино о маленьком городке в Ростовской области, где медленно погибает последняя шахта, можно было бы показывать хоть на Черновских, хоть в Краснокаменске, хоть в Вершино-Дарасуне – так знакомы реалии. Но сильного впечатления фильм Карена Геворкяна все-таки не производит, и тому есть две причины – одна хорошая и одна плохая.
Плохая заключается в том, что «Вся наша надежда» снята по очень слабому сценарию. На экране царит путаница даже в мелочах: невозможно понять даже, сколько, в конце концов, у главного героя детей – они все время выпрыгивают, как чертики из табакерки, в подходящее время. Другие герои в то же самое время растворяются в небытии – как девочка, влюбленная в инвалида Колю. Сам сюжет, действительно актуальный и болезненный для зрителя, к середине уходит в совершенный лубок – хотя вряд ли это вина режиссера, который, кажется, очень хотел снять кино о хоть где-то побеждающей справедливости. Но в сочетании с пафосными диалогами шахтерскими песнями в начале и конце все это сильно отдает китчем.
Хорошая же новость – несмотря на все это, фильм не воспринимается как фальшивка. И дело тут даже не в реалиях, близких залу. Дело в главном герое, который – вот сюрприз! – никакой не актер. Анатолий Бойко – 60-летний шахтер. Брать непрофессиональных актеров на главные роли – распространенный прием, и удается он не так часто. Здесь – удалось: Глеб Иванович, огромный, медлительный, правильный, словно краеугольный камень, держит на себе всю конструкцию. Зритель верит ему – и значит, верит всем остальным, и было бы неправильно сказать про Бойко «хорошо сыграл». Ведь он не играет, он живет в кадре, «как настоящий» - потому что он и есть настоящий, имысль о том, что где-то есть вот такой человек – утешает. Не зря же зрители после окончания фильма, обступив режиссера, просили продолжения.
«Прикосновение ветра» - это экспериментальная картина, которая, по словам авторов, рождалась «в процессе монтажа». Это сочетание игрового и документального кино: с одной стороны, история смертельно больной московской актрисы, приехавшей в Бурятию искать бывшего возлюбленного, с другой – опыт съемочной группы, впервые соприкоснувшихся с буддийской культурой. Результат вышел очень интересным. С одной стороны, перед нами вроде бы довольно стандартная для забайкальцев история про то, как удивляются и радуются местным обычаям люди с Запада. Временами даже раздражает – как водитель, жизнерадостно пьющий мед прямо из банки. С другой стороны, все это уравновешивается игрой-не игрой актеров. Обаяние Эдуарда Жагбаева совершенно неотразимо: у него мягкий голос, спокойный взгляд, в полуобнаженном теле без угрожающего рельефа чувствуется сила; ничего нарочито мужского – только человеческое, доброжелательное, слегка загадочное, но очень земное, как духи этих мест. То, что нужно героине Юлии Ауг, пытающейся найти покой на пороге близкой смерти.
Ее образ здесь тоже метафоричен: больная, лживая, испуганная, ни во что не верящая душа, которая наконец-то начинает слышать саму себя и перерождается. Так что в конечном итоге игровая часть – только прикрытие для чего-то большего. Перед нами все тот же «западный» опыт, который на самом деле опыт любого человека в кризисе, нашедшего, наконец, опору. «Прикосновение ветра» - это не стандартная, как можно было бы подумать изначально, история любви, и не соединение игрового фильма с документальной историей о его создании. Это единое целое, история о соприкосновении с незнакомым, об усталости и обретении веры. О соприкосновении не только культур, но и человеческих душ, которым всегда нужно одно и то же, вне зависимости от пола, возраста и географии.
