Ему пела Шульженко

27 января - День снятия блокады Ленинграда (1944 год).

- Так вы коренной питерец?

- Нет, я коренной ленинградец.

- А как же в Забайкалье оказались?

- О, это длинная история!

Последним поездом в блокаду

Мой собеседник - Михаил Алексеевич Свирский - красивый старик с большой белой бородой и живыми умными глазами.

Тогда, 8 сентября 1941 года, он, конечно, не знал, что вокруг его города замкнулось кольцо блокады. Да и само слово "блокада" появилось позже. В этот день ребятню посадили в пригородный поезд и повезли копать картошку в деревню под Петергоф, километрах в сорока от Ленинграда. А уже вечером они увидели над городом багровое зарево. Тогда только за один заход бомбардировщиков на Ленинград было сброшено 6327 зажигательных бомб.

11 сентября, через четыре дня после начала блокады, Мише Свирскому исполнилось 15 лет.

- Картошку мы копали неделю, - рассказывает Михаил Алексеевич. - Фронт - в километрах пяти-шести. Оборону держали моряки Балтийского флота. Каждый день с утра немецкие самолеты рвались к Ленинграду - армады в 30-40 бомбардировщиков в сопровождении истребителей. Тут же поднимались наши истребители, начиналась пальба из зениток. Помню, летит немецкий самолет, мы - в придорожную канаву, а в метре от нас - фьють, фьють, струйки пыльные: это по нам из пулеметов…

17 сентября к мальчишкам подошел морской офицер и сказал, чтобы через два часа их в деревне не было. Они набрали картошки и - на поезд. Это был последний пригородный поезд в Ленинград. Последний поезд… в блокаду.

Родители Михаила Алексеевича были репрессированы задолго до войны. Отец, член партии с 1918 года, в свое время комиссар кавалерийской дивизии, работал ответредактором в политиздате, был делегатом "расстрельного" XVII съезда. Его арестовали в 37-м и сразу расстреляли. Вскоре, как жену "врага народа", взяли маму. Мишу и его младшую сестренку спасла тетя, старшая сестра матери, взявшая их к себе. Жили они на Фонтанке, 145 - в семиэтажном доме, самом высоком в округе.

- Семнадцатого, когда приехал в Ленинград, поднялся на чердак нашей "высотки", выглянул в окно - горящий город, куда не посмотришь - везде огонь. Вдруг раздаётся страшный, противный свист - бомба, когда летит, ужасно свистит, - тут мой собеседник, как будто слыша этот звук, прикрывает уши. - Пятисоткилограммовая бомба упала в Фонтанку метрах в двухстах от нашего дома... Я, когда в Ленинграде бываю, обязательно смотрю: до сих пор в граните выбоины от этой бомбы.

Мишу с друзьями определи в противопожарные звенья, дали каски и ремни, чем они страшно гордились. С ними вообще обращались, как с взрослыми, и это было очень лестно. Ночами, во время налетов, пацаны дежурили на крыше. Зажигательные кассеты килограмма в три-четыре пробивали крышу и загорались, как большие бенгальские огни. Мальчишки их тушили. Пропитывали стропила специальным противопожарным составом, наполняли бочки водой, делали запасы песка. Ночью было страшно, темно, стропила скрипят, летучие мыши носятся: "Я, знаете, за блокаду ни разу в бомбоубежище не был".

Лепешки из кофейной гущи

- Самые тяжёлые дни были примерно с 20 ноября по начало января, - продолжает свой рассказ Михаил Свирский. - Ладога долго не замерзала. Ледовую дорогу не могли пустить, всё было съедено, и неделю вообще ничего не давали. А потом был такой радостный день - 3 января, когда я пошёл в булочную, и объявили о прибавке - 200 граммов вместо 125. Я на опухших ногах "бежал" домой, чтобы сообщить эту радость!

Новый, 1942 год, встречали в промёрзшей квартире. Паровое отопление, как говорит Михаил Алексеевич, "крякнуло", а той самой бомбой вынесло стёкла. В одной комнате он забил окно фанерой, в других заделал тряпками. Вода в доме замерзала. У них была маленькая буржуйка, но чем топить? Книги, мебель - всё сожгли. Но в тот вечер он все же натопил печку и приготовил угощенье - лепёшки из кофейной гущи, в которые добавил немного муки и крахмала. Сварили с сестрёнкой кипятка (тётка работала далеко, приходила домой редко) и при свете коптилки всё глядели на часы, ждали двенадцати. Не вытерпели, съели лепёшки часов в десять.

В начале января состоялся знаменитый бал старшеклассников в Александрийском театре. В числе приглашённых был и Миша Свирский:

- Давали "Овода". В театре два-три градуса мороза. Все зрители в зимней одежде. Бедные актеры! У пастора под сутаной проглядывали ватные штаны. В антрактах играл джаз-оркестр, очень модный до войны. А тут сидели отёкшие от голода, небритые, замотанные в женские шали мужики и дули в свои трубы, играя весёлые фокстроты. Это была очень печальная картина …

Зато после спектакля всем участникам полагался праздничный обед. А так как буфет был небольшой, а зрителей тысячи полторы, то запускали детей "порциями". Мише повезло, он попал "где-то в серединке", ближе к вечеру. А обед был такой: на первое суп - ржаные макароны и вода, на второе - ржаные макароны и маленькая котлетка, какой-то кисель серого цвета и тоненькие пол-ломтика хлеба, где муки было ровно столько, чтобы можно было его слепить, только б не расползался. Знаете официальный рецепт ленинградского блокадного хлеба? Мука ржаная дефектная 45%, жмых 10%, соевая мука 5%, отруби 10%, целлюлоза 15%, обойная пыль 5%, солод 10%.

Михаил Алексеевич пьёт зеленый чай из красивой чашки, потом поднимает на меня глаза:

- Почему сейчас в прессе всё пытаются какую-то "чернуху" о блокаде просунуть? То про людоедство пишут, то про Жданова, которому якобы на самолёте корову привезли, чтоб он молоко пил? Разве это главное? Вот как-то у меня на глазах полуторка перевернулась, на которой хлеб везли. Хлеб на дорогу высыпался! Так представляете, как сейчас помню, какой-то мужик организовал охрану - голодные, еле стоящие на ногах прохожие встали в кольцо и всё собрали. Ни одной буханки не пропало! А ведь люди тысячами гибли от голода. Помню, шли с одной врачихой в декабре через мост лейтенанта Шмидта. Навстречу машина большая, пятитонка, тяжёло гружёная. Дрова? Нет, машина полная трупов.

У Михаила была цинга, болели ноги, и он попал в больницу, где детей кормили лучше. А потом пришла весна. Освобождаясь от оков голодной зимы, Ленинград преображался буквально на глазах. Люди воспряли духом. Их потребность жить с достоинством и уверенностью собственной, полноценной жизнью заставляла посещать концерты и библиотеки, вечера и лекции. Как-то Мише с компанией друзей удалось попасть на концерт знаменитого тогда конферансье-куплетиста Владимира Коралли и мало известной ещё Клавдии Шульженко. Два раза была воздушная тревога, два раза концерт прерывался, но люди всё равно возвращались в зал. Тогда впервые прозвучало: "Ты одессит, Мишка, а это значит, что не страшны тебе ни горе, ни беда…".

С тех пор эту песню он без слёз не может слушать.

"Жизнь - штука интересная"

В начале июля 1942 года вышел приказ военного совета Ленинградского фронта о том, чтобы на следующую зиму освободить город от детей до 16 лет. Их везли поездом до Ладожского озера, а дальше по Ладоге на катерах, под бомбёжкой немецких самолетов. Потом был эшелон из товарных вагонов и шестнадцать суток до Свердловска. Потом была Казань, где он стал работать токарем. Потом горный техникум. В эти три коротких "потом" вместился целый отрезок нелегкой военной и послевоенной жизни Михаила Свирского, радости от возвращения мамы из мордовского ГУЛАГа, горести от потерь друзей и близких…

Окончив институт цветных металлов в 1952 году и женившись на москвичке, по направлению он приехал в Забайкалье. Приехал на три года, чтобы остаться здесь теперь уже почти на шестьдесят лет. Фрида Францевна, подавая нам чай, смеётся:

- Обманул меня! Декабристки вон поехали в Забайкалье и прославились в веках, а я здесь 57 лет прожила и умру безвестной…

- Михаил Алексеевич, а самый счастливый день тогда, в блокаде? Та самая добавка к хлебной пайке?

- Да. А ещё как-то утром лежу, пригревшись под каким-то тряпьем, и вдруг по радио объявляют о контрнаступлении наших войск под Москвой. Вот радостно-то было!

- А пенсией-то государство блокадника не обидело?

- Ни в коем разе! Нас, блокадников, сорок лет не замечали, но потом, когда Путин пришёл - у него ведь родители жили в блокаде, да и сам он ленинградец, не по учебникам всё знает, - повернулись к нам лицом. Так что на пенсию грех жаловаться! А потом, хоть мне и 84 будет в этом году, я продолжаю работать консультантом. В моей трудовой книжке всего две записи - комбинат и институт. Утром встаю и - на работу. А ещё компьютер освоил, мемуары пишу. Жизнь, знаете ли, штука интересная…

Экстра-справка

Свирский Михаил Алексеевич - кандидат геолого-минералогических наук, член-корреспондент Международной академии минеральных ресурсов, заслуженный геолог РСФСР. Работал на Нерчинском полиметаллическом комбинате главным геологом, директором рудника, главным геологом комбината. С 1975 г. в Читинском филиале ВНИПИгорцветмета. С 1995 г. в ОАО "ЗабайкалцветметНИИпроект". Автор более 80 научных публикаций. Награжден медалью "За заслуги перед Читинской областью".