Цена серебряного креста

Забайкальские кавалеры Орденов Мужества о войне, работе и страхе

Десятый раз в истории современной России 9 декабря мы официально вспоминаем павших героев Отечества и чествуем живых. За каждым них – своя история преодоления, история жертв и потерь. О том, чего действительно стоят государственные награды, и страшно ли смотреть в глаза смерти, в трех монологах рассказали бывшие и действующие сотрудники спецподразделений Забайкалья.

Андрей Фалилеев

«Заходили в Грозный в 1995 году. Город был похож на послевоенный Сталинград. Вокруг разруха, дома – руины. Помню, сначала едешь на броне, и ждешь, когда в тебя снайпер стрельнет. А голову пригибать или прятаться как-то не серьезно. На тебя ведь ребята смотрят, а ты – на них. Но человек ко всему привыкает, даже к постоянной угрозе смерти. Потом ездил уже без страха. Смирился, наверное. Мы ведь когда туда поехали, все уже психологически были готовы, что нас могут убить. А иначе как?

Когда мы были в окружении в 1996 году, обороняя комендатуру Аргуна, все четко осознавали близость смерти. 15 человек были тогда заблокированы на блок-посту. Мы обороняли третий этаж комендатуры, второй – ОМОН из Бурятии. С нами были и бойцы саратовского СОБРа.

Я на третий день ребят собрал и объяснил ситуацию. Надо, говорю, выходить и разговаривать с боевиками. В ответ услышал: «Борисыч, будем стоять до конца, оружие не оставим». Каждый из них заранее смирился со смертью.

Когда бандиты потребовали от командира выйти из здания без оружия на переговоры, я руку в карман затолкал и пошел. А что делать было? Страх, конечно, ощущался, но не за себя. Больше чувствовалась обида. Мне тогда было 36 лет. Дома ждали жена, дочь.

Как-то так получилось, что у нас постоянно работал телевизор. Он практически не выключался. Представьте нашу реакцию, когда корреспондент на всю Россию в эфире «РТР» говорит, что боевики захватили комендатуру, в которой находился наш отряд. О нас, дескать, вообще ничего неизвестно. То ли мы живы, то ли нет. Представляете, что в тот момент творилась в душе у наших родителей, жен, детей, что наши родственники испытали... Только потом, когда мы вышли из окружения, они узнали правду.

Эта ситуация должна служить примером. Нужно думать о том, какие последствия могут быть от слов. У кого-то по ту сторону экрана и сердце могло остановиться. Всякое бывает».

Николай Хлызов

«В Чечне приходилось обезвреживать разные взрывные устройства различного типа и характера. Находили мы их на автомобильных и железных дорогах, в жилых кварталах, закрытых помещениях. Нередко обращали взрывчатку и против противника – уничтожали укрепленные позиции, оборудование и вооружение. Были тогда такие «самогонные аппараты» - мини-заводы для перегона нефти. Их взрывали. Все это было.

Сложно сравнить начало 2000-х с тем, в каких условиях подразделения работают сейчас. Все сильно изменилось. Объясню почему. Хорошо помню свое первое разминирование в Чечне. Учебный опыт у меня уже был, а вот боевого не было. Мы обнаружили на одной из улиц Гудермеса неразорвавшийся снаряд, увязший в грязи. Было понятно, что сдетонировать он может в любой момент. Чтобы не рисковать, решили уничтожить его на месте.

Первым делом мы эвакуировали людей из опасного участка. Вокруг были только развалины, но и в них жили люди. Основная сложность заключалась в том, что у нас не было никаких специальных приспособлений. Отправили нас с установкой: «Как хочешь, так и крутись». И пришлось выкручиваться.

Я подошел к снаряду, привязал к нему гранату. На предохранительной чеке разогнул усы и закрепил старую бечевку. Идея была простая. Дернуть за веревку из-за укрытия, которая выдернет чеку из гранаты, и тем самым спровоцировать взрыв опасного предмета. Оказалось это не так-то просто.

Я дернул, а веревка оказалась гнилой и порвалась. Связал концы и опять дернул. Снова разрыв. Тогда нашел восьмиметровый кусок проволоки. До укрытия от конца проволоки нужно было пробежать еще метров 10. Посыпал под ноги песок, чтобы стартануть легче было. Рванул, и бегом в укрытие. Пока горел запал гранаты, успел добежать до стены, а там уже товарищи подхватили. Взрыв.

Страшно было, но кроме тебя никто этого не сделает. Просто некому. Сейчас, к счастью, ситуация в корне изменилась».

Денис

«Я, честно говоря, не совсем понимаю, почему в глазах граждан у нас такая славная работа. Существует масса людей, которые каждый день самоотверженно выполняют и более тяжелую работу, отвергая себя, жертвуя личными интересами. Не нужно воспринимать нашу службу как экшен. Это такая же работа, как и другие.

Мой дед воевал, отец военный. Я с детства готовил себя к этой жизни. В юношестве по телевизору появились Рэмбо, Командо, Чак Норис. Мы ведь визуалы и тоже захотели так. В кино испуг актера не виден. Там все крутые, а в реальности страх чувствуется всегда.

Во всех странах бойцов спецподразделений готовят к одному и тому же. С момента падения «железного занавеса», мы почерпнули в западной культуре не только массу негативных моментов, но и много полезного. Тот культ профессионализма, который развит у американцев, сильно отразился на подготовке и системе отбора в российских спецподразделениях. В США все просто. Есть четкие алгоритмы действий бойцов. Так и у нас. Боишься ты или нет, должен соблюдать алгоритм действия и выполнять поставленную перед тобой задачу. Это и есть храбрость.

Мотивации на убийство у бойца спецназа, как таковой, нет. Мы защищаем права граждан, существуем и работаем на деньги людей. Прежде чем выстрелить, образ мышления современного сотрудника спецназа позволяет провести оперативно-тактическое многовариантное планирование. Другими словами, нужно в незнакомой ситуации принять быстрое и грамотное решение, при этом учитывая имущественные права граждан нашей страны. Зачастую боец рискует своим здоровьем или жизнью, защищая именно чужие имущественные права. Мы, к примеру, во время операции по освобождению заложников не можем просто взорвать этаж. Дом придется снести. Бывает, что и от применения стрелкового оружие приходится отказываться.

Чтобы не было проблем в семье, важно определиться, как воспринимать те вещи, которые мы видим в ходе выполнения боевых задач. Если человек воспринимает это как экстрим, он будет получать крайне яркие впечатления, переживать, приносить это домой. Если это воспринимать как обычную работу, последствия для психики минимальны. Давайте говорить откровенно. У шахтера шансов погибнуть гораздо больше, чем у сотрудника спецназа. Но ведь он, приходя домой, не выплескивает на родных свои переживания. Так и у нас. Это просто работа».

Материал подготовлен при поддержке управления Федеральной службы войск национальной гвардии Российской Федерации (Росгвардии) по Забайкальскому краю.