Михаил ВИШНЯКОВ: "Я родился для песен в непесенный полдень России"

Это разговор состоялся с поэтом накануне его дня рождения - в сентябре 2007 года. Частично интервью выходило в газете "Культура Забайкалья". Для широкой аудитории оно публикуется впервые. - Михаил Евсеевич, сегодня ни один из забайкальских поэтов не может похвастаться таким сборником стихов и прозы, да еще в таком издании. Нет желания устроить бенефис? - Нет, потому что надо мной исполнилось пророчество. Когда у меня вышла первая книжечка стихов "Славяне", состоящая всего лишь из 17 произведений, я на одном из экземпляров, желая съюморить, написал поэту Ростиславу Филиппову "Доживем до трехтомника!". Первый автограф, таким образом, я дал своему собрату по перу, интуитивно веря, что доживу до трехтомника. А бенефис?.. Нет! В сегодняшней безумно-бенефисной эпохе, когда справляется 1 год "Альтесу", 2 года "Альтесу" или какой-нибудь там "Нижнезадрищенской правде", - при не очень сытом и счастливом русском народе это многовато, а я перебор не люблю! - О чем Вам проще говорить как поэту и писателю - о времени или о себе? Сейчас бы я говорил о времени. Поэт - это общественное зеркало. Если грустно поэту, значит, и народу грустно. Это не потому что поэты Богом избраны, просто так работает теория зеркального отражения. Я считаю себя настоящим - соль должна быть соленая - патриотом, в первую очередь, русского поля, затем Забайкалья и потом - России. Автор знаменитого "Швейка" Ярослав Гашек, воевавший в Забайкалье, когда вернулся с войны в Прагу, организовал "Партию умеренного прогресса в рамках закона". Название звучало в чешской ситуации того времени как издевка, а я бы сегодня совершенно всерьез поддерживал курс Путина, как курс восстановления величия России. Хватит уже терпеть, когда нас сталкивают на задворки мировой цивилизации! Я бы очень сейчас хотел, чтобы мыслящие интеллигенты России - русские, буряты, евреи, татары, украинцы, белорусы - шли в сторону умеренного прогресса. А то мы уже "допрогрессировали" до вседозволенности, какой уже нет ни в одном государстве мира, ни в одной семье народов. Интернет, реалити-шоу, изобилие товаров в супермаркетах, дикая скорость нынешней жизни - сегодня все на продажу. Высок ли в этом перечне ценовой рейтинг поэзии, печатного слова вообще? - К сожалению, невысок. Плакать от этого или радоваться - вот в чем вопрос! Мы немного "перегуманитарили" в России во времена Сталина, Брежнева и после. Если ты в то время не читал Хемингуэя, то в компанию молодых образованных людей тебя не пускали. Это был перекос. Со временем литература вернулась на свое место, - не быть главным водителем народа. Это не дело литературы! Она должна заниматься литературой и ничем более! Вот хорошо теперь, что не пляшет все Забайкалье от счастья по поводу выхода чьей-то книги. Конечно, я небезболезненно пережил переход литературы на такой вот "пониженный" уровень. Но в этом нет трагедии. Подумаешь - мои книги не прочитаны… Кто я такой? Кто сегодня Достоевского внимательно и цепко ночами читает? Кто Гоголя читает, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Есенина? Только узкий круг определенных лиц. - Чем может быть интересен художник, кроме беззаветного служения музе? - Любовью к своей земле, гражданской позицией. Многие недоумевали, когда в 1991 году я пошел служить власти. Но вы вспомните, что это было за время. Умные люди отстранились. Коммунисты бросили власть. А она же валяется… Ее надо было поднять, восстановить. Вот я и пришел на службу со святой верой в то, что власть прежняя забюрократизировалась, отделилась от народа, ее надо менять. Все оказалось не так просто… Сегодня, оценивая общественно-политическую, философскую и социокультурную ситуацию в России, я могу сказать следующее: она по-прежнему сложна. Но на этот счет у меня есть два соображения. Первое: нельзя долго смотреть на солнце - как на положительное, с восторгом. И второе: нельзя долго смотреть на черное небо - впадешь в озлобление. Российскому обществу пора уже набраться мудрости, чтобы, смотря на солнце или в ночь, не сосредотачиваться на крайностях. Мне не нравятся упаднические настроения в обществе, особенно у интеллигенции, которая говорит, что "раньше все было хорошо". Когда хорошо было?! Моему деду, который уходил на Первую мировую войну и участвовал в Брусиловском прорыве - ему легко было?! А в 41-м нашим ребятам из сибирских дивизий под Москвой разве легко было? Насмерть стояли! А народ - жил. Я, по счастью, не обладаю катастрофичностью мышления. Все принимал как есть. Мы знали: Сталин - жестокий человек. А как Россию поднять? С 1914 по 1922 год - восемь лет бегали с винтовками, наганами, отучились пахать, стоять у станка… А Сталин продолжил политику любимого мною Столыпина, заставив народ работать… Сегодня вечные ценности для человека в обществе остаются незыблемыми: соблюдай законы, не убивай мать, не грабь отца, береги детей, уважай стариков. То есть чтобы ни было - землю надо пахать, детей растить, не опускаться, как сейчас, до пошлости и разврата - того, что мы видим на телеэкране. - Каким Вам видится мироустройство ближайшего будущего? Есть ли у нас шанс "очеловечиться" или "каменные джунгли" с их законами возьмут верх? - Повторюсь: я не обладаю катастрофичностью мышления, хотя взгляд мой пессимистический. Качество человеческого материала в России понизилось. Я же из командировок больной возвращаюсь! Потом появляются такие строки: Близоруким жить, пожалуй, проще. С острым зреньем горше и больней. Хорошо в тумане видеть рощу, И не видеть обгоревших пней… Однажды заехал в Сухайтуй на могилу матери. На пригорке смотрю на окрестности и не узнаю. Думаю - зрение упало, видеть стал хуже. Потом понял, в чем дело! Незасеянные поля вокруг… Сделали крестьяне-староверы маленькую Русь, где я родился. А теперь пришла Азия… Впрочем, мой пессимизм - оптимистический, в самые черные годы я знал - надо идти вперед, надо работать... Хотя живу в противоречивом обществе в противоречивую эпоху. В ней сегодня есть место светильникам разума, а есть место его гасильникам. Но пока хоть один светильник горит, в Забайкалье не умрет культура. Я умру, но придут новые. Пока не знаю, кому "отковать лиру", кому ее вверить (как Державин - Пушкину), но верю - настанет чей-то звездный час. Родится еще в Забайкалье поэт-зеркало, которому будет суждено отобразить эпоху "после Вишнякова". А моя задача сейчас - завершить "маленькую энциклопедию русской жизни", дописав произведение "Белая раса". Пока не напишу - не умру. Нет у меня такого права! Ведь что мы знаем по Забайкалью от Седых и Балябина? Казачий быт, казачье мировоззрение. Кузаков - тунгусская охота. Куренной - Украина. А где забайкальское русское крестьянство? Вот я и пишу… - У Вас очень сильный язык. "Вьюшки", "болтомохи" и другие "словообразования" ему помогают? - "Словообразования" - от лукавого. Надо просто знать свой родной язык, исследовать и беречь его. Во Франции принят закон по сбережению родного языка - это правильно. Глупо бороться за его полную чистоту, - он будет видоизменяться, но корневые слова надо беречь, как зеницу ока. Даже лауреат Нобелевской премии Иосиф Бродский выстраивает слово "по музыке" - на русской, российской основе. Важно не о чем ты пишешь, а как и почему. Важно звучание! Однажды я "достал" Граубина по поводу не вполне убедительной звукозаписи некоторых его в целом удачных произведений, на что он вполне резонно возразил: "Чего же ты хотел, если я до пяти лет слова русского не слышал, по-эстонски разговаривал?!". И это сказал один из умнейших людей нашего края, который мог бы стать выдающимся ученым во многих областях, а взялся, может быть, за самое трудное! У Граубина есть 10 гениальнейших стихотворений для детей, и по уровню их написания с ним не сравнится никто, ведь он в них дал волю великой могучей русской языковой стихии, которая одержала верх над стихией прибалтийской. - Михаил Евсеевич, с высоты Вашего опыта видится ли некий рецепт того, как стать успешным, знаменитым, как реализовать себя по полной программе? - Есть один самый верный рецепт, помогающий всем. А "выписал" его Николай Некрасов: "Эту привычку к труду благородную Нам бы не худо с тобой перенять. Благослови же работу народную И научись мужика уважать!" И если переложить это четверостишие в плоскость передачи моего опыта кому-то, то я четко знаю: преемником будет поэт-пахарь, а не вальяжный бездельник. Даже если он будет как поэт Валерий Брюсов, который знал 32 языка и свободно говорил на 22-х, без труда он не состоится как личность. - Перо поэта - вещь острая. Уколов когда-то кого-то, много ли Вы врагов нажили за 62 года? - Я не хожу в людях, которые любят весь мир. Иногда, бывает, что-то сорвется, но "появлений врагов" я тоже не фиксирую. Жива во мне, кроме доброты, и текущая злость и какая-то, быть может, философская злость. Но я просто хочу, чтобы ты так и написал: кого я обидел - прошу прощения. Это не я обидел, ведь я всех людей по-человечески люблю. Это мой дар обидел. обидел - прошу прощения. Это не я обидел, ведь я всех людей по-человечески люблю. Это мой дар обидел. - "Кто кончил жизнь трагически - тот истинный поэт". Высоцкий прав? - Прав, быть может, в отношении себя. Но я считаю, что тема смерти для многих поэтов стала попросту "пиаром". А "пиариться" ценой жизни - не дело. Впадать в сатанизм или позерство - не дело. Дает Бог возможность - надо жить!