ВРЕМЕНА И НРАВЫ: Сказание о Бич-городе

Это был мой выбор, мое решение, мой путь. Я давно мечтал поселиться за городом, наблюдать смену времен года и не слышать навязчивого городского шума. Я мечтал дышать чистым воздухом, пить родниковую воду, купаться в реке, топить печь и мыться в бане. И видеть только тех, кого хочу видеть…

Разумеется, действительность оказалась не столь близкой к выстроенной моим богатым воображением идиллии. Есть тишина, река, воздух и баня. Но есть и нечто иное. Жизнь в ее различных проявлениях все равно вторглась в пространство моего бытия. На этом лирическое отступление закончено. Начинается проза.

 Смотрящий Анися 

- О, халя-баля, здорова, чо-каво, - тянет мне руку незнакомый мужичок, встретившийся по дороге к поселковому магазину, - ты как тут?

Руки ему я не подаю. Я знаю, что это старая арестантская уловка. Если подал руку – все, ты лох, и с тобой можно «работать».

Мужичок чем-то похож на актера Толоконникова в роли Полиграфа Шарикова. Только он не играет свою роль. Он такой от роду.

-  Ты меня знаешь, что ли? – резко наступаю на него я. «Шариков» сдает назад. Глазки воровато бегают.

- Так каво… ты же это… как тебя. Да мы виделись где-то.

-  Нигде. Мы. С тобой. Не виделись, - твердо отвечаю я, и собираюсь ходить.

- А ты каво, тоже бичуешь, что ли? – пытается наладить «Шариков» диалог.

- Бичуешь ты. А я живу, как человек.

Такой язык ему понятен и убедителен для него. Но он пытается держать уровень.

- Ну, бери бутылку тогда. Да знакомиться будем.

- Я не пью.

- Так я пью!

- Ты уверен, что я тебе должен бутылку?

Слово «должен» у этой категории человекообразных свято и опасно. За долг смогут жестко спросить. Но и попытка повесить левый долг в их среде так же очень жестко наказывается. «Шариков» тускнеет, отступает на задний план и растворяется среди молодых сосенок.

Я встречу его через два дня, примерно на этом же месте, когда пойду за мукой и маслом. Теперь за ним бредут двое молодых – парень и девушка. Оба потасканные, но еще не утратившие облик homo sapiens. Они не рады своему спутнику. Похоже, он нашел себе жертву.

- О, здорова, чо-каво, - он опять тянет ладонь. Но вовремя спохватывается.

- Что хотел?

- Да ничего. Вон, с друзьями гуляю. Сейчас они мне флян возьмут, да, Жека? - уверенно и весело спрашивает он парня.

- Ты ему должен? – спрашиваю я Жеку.

- Да нет, - бубнит он. – У меня и денег – то нет…

- Я не понял, - спрашиваю я «Шарикова», - ты что за номера тут пишешь не по разряду? – За что тебе положняк таскать должны?

- Так я тут типа смотрящий, - осторожно гавкает он, оглядываясь на парочку. Он не хочет, чтобы они стали свидетелями его падения с высоты ложного статуса.

- За чем смотришь?

- Да вот, за этим местом.

- За дачным кооперативом, что ли?

- Ну, типа да.

- А кто тебя смотреть-то поставил?

- Да есть люди…

«Шариков» больше всего хочет свалить. Но я не даю ему этого сделать.

- Ну, давай, говори, от кого ты тут?

- Да мы его вообще не знаем, - подает голос девчонка, натягивая плотнее капюшон бирюзового пуховика. - Мы тут у родни дачу сторожим. Явился такой, и поселился.

- Идите, ребята. Я к вам еще вечером зайду. Вы же на «Березке» живете?

Парочка кивает и быстро сматывается.

- Тебя как погоняют-то, смотрящий?

- Анися я. Что, не слышал? Раньше-то меня тут каждый второй знал. Когда Бич-город был.

И тут я понял, что куплю Анисе флян. Про Бич-город я ничего не знал. И захотел узнать. 

О «героях» былых времен 

- Ну, кто? Ну, вот - Дед, Царапа, Котя, - они все арестанты авторитетные. По три – четыре ходки, у Деда пять.

Хлебнув из горла дешевой «Пчелки», Анися передергивается, сплевывает, и закуривает страшно вонючую сигарету – подпольную реплику некогда известной болгарской «Стюардессы». Сегодня этим контрафактом в сельмаге торгуют из-под полы, и только за наличку. Стоит пачка смешные 44 рубля. Есть еще «Ту-134» и советский «Космос». По такой же цене.

Анися постепенно становится словоохотливым.

- Дед у нас все решал в основном. Кому жить, кому уходить. Кому копытить, кому шныревать.

Несколько лет назад в одном из кооперативов на Ингоде, на заброшенных дачах (их число росло с каждым годом после прекращения паромного сообщения) появилась целая коммуна из бомжей и бывших арестантов. Постепенно они обросли бытом и укладом. Была выработана система ценностей, и кодекс о наказаниях. Смех смехом, но когда-то тут из заброшенного колодца по весне опера достали сразу четыре трупа. Это были жители того самого Бич-города.

Бич-город! Какое точное, но и ироничное название! В нем есть английское beach (берег) – обязательная концовка многих береговых курортных американских городков, вплоть до респектабельного Майами-бич.

- Да, был бы щас Бич-город, ты б так со мной не разговаривал. Теперь-то кого, я один. Да ладно. Шучу, - спохватывается Анися Шариков, вспомнив, что пьет за мой счет. Он делает три глотка, опять сплевывает и закуривает. Как у застарелого алкоголика, опьянение наступает очень быстро – явно третья стадия алкоголизма, и уже органическое поражение печени – она практически не расщепляет этил.

- Там еще…жили чушки, - он делает ударение на последний слог.

Чушки – это экс-арестанты с низким личным статусом, и самые зачуханые бомжи. Анися пытается объяснить, что жили они в землянках под ЛЭП за местным кладбищем. Дед и его банда из Бич-города наложили на них дань и обязали носить бухло и еду. Также чушки использовались на грязных тяжелых работах. Например - на перетаскивании украденного металла и угля.

- Ха, да мы одно время вообще весь правый берег держали. Нам даже с палатки отстегивали каждый день бухло и закусь. За охрану.

И это, скорее всего, правда. Путешествуя в разные годы летом по правому берегу, я действительно видел типажей, схожих с Анисей. Они терпеливо, как собаки, сидели недалеко от продуктовой сезонной палатки. В ней торговали консервами, макаронами, печеньем, а из-под полы - теплой поддельной водкой. Водка разлеталась быстро.

- Деда лесиной задавило на деляне. Нас наняли лес валить у Молоковки. А, кого там, бухой Дед был! Старый уже. Лет пятьдесят.

Я вспоминаю, что мне тоже пятьдесят. Анися не верит.

- Да кого ты гонишь. Тебе сорокет поди. Как мне.

Я не спорю.

- Не, ну жили, как люди. Вот все было. Не веришь? Вот надо тебе там…рыбы красной? Была! Все было.

Зимой граждане Бич-города потихоньку освобождали дачи от металлических конструкций, запасов дров и всего, что может пойти или в пищу, или на продажу, или для утепления тела и жилья. Наконец, местным дачникам это надоело. После нескольких заявлений прибыл ОМОН и бич-горожан повязали оптом. Некоторые были в розыске, и опять уехали на зоны. Остальные ушли в более спокойные места. Анися остался один.

- А я кого…вот к молодым прибился. Так ты меня прогоняешь зачем-то.

- Не рады они тебе, Анися. Неправильно ты себя повел.

- Ну и хрен с тобой. Я тут знаю пару мест. 

«Теперь вы у нас смотрящий?» 

Анися опьянел. Мысли ворочаются в нем тяжело, как остывающий бетон в мешалке. Но он еще в состоянии рассказывать о своем бытие. Впрочем, вся информация предсказуема. Анися ворует по самым мелким мелочам. Иногда попрошайничает возле атамановских магазинов.  Его организм привык к самому малому объему пищи, и количеству тепла. На нем – украденный на чьей-то даче зимний охотничий костюм – еще не до конца «убитый». Главное для Аниси – доза этила. После сегодняшнего приема завтра ему будет плохо. Но мне все равно. Я не заставлял его пить. Мне просто нужна была информация. 

Анися от быта с куда большей охотой, сворачивает на рассказы о своем арестантском прошлом. Он хочет выглядеть правильным бродягой и лихим уркой. Но из него вовсю прет истинный красноповязочник, работавший на лагерную администрацию. Поэтому его не взяли с собой граждане разоренного Бич-города. Да и там он явно был не в почете.

В итоге я останавливаю этот поток блатной ностальгии, и список неизвестных мне погонял. Это скучно. К тому же вечереет, и ноги уже замерзают.

- Ладно. Давай, ночуй.

- Так это… бери еще флян, да пойдем к тебе.

- Анися, ты ничего не перепутал?

Он не знает, что ответить. Я ухожу. Фигурка Аниси все еще виднеется на фоне магазина.

Вечером я захожу к той самой парочке, Аниси там нет. Парочка живет на даче дальних родственников. Не имея квартиры, они не ужились с родителями жены.

- Работы-то нет. Денег нет. Ну и вот, выставили нас, - спокойно объясняет Жека.

Я вижу по их лицам, что они балансируют на черте, отделяющей жизнь от существования. Но у них еще есть шанс. В доме – чистота и порядок. Нет запаха затхлой нечистоплотной безнадеги.

- Если Анися явится – позвоните мне. Есть телефон?

Телефон у них есть, и даже с выходом в интернет.

- Я бы его выкинул, да он давай имена всякие называть. Типа, ему положено.

- Забудь. Он красный, как пожарная машина.

Я собираюсь уходить.

- Дядя Боря! – окликает меня Жека. – А теперь вы тут смотрящим, что ли, будете?