Смертность в Забайкалье увеличилась на 131 человека

110 лет назад, в 1906 году, на улице Николаевской, ныне Профсоюзной, Салфит Гершевич (Цалфит Григорьевич) Файнгольд построил красивый особняк из 39 комнат. Ещё бы - он был далеко не беден и имел в Чите и Нерчинске не только дома, но и ювелирные, часовые магазины и мастерские.

Здесь поначалу размещалась гостиница «Москва», позже – военный госпиталь и типография. В годы своего правления атаман Семенов устроил в доме штаб 31-го пехотного полка. Правда, к тому времени имение было заложено в Нижегородско-Самарском земельном банке и продано читинцу Абраму Бергуту за 93800 рублей. После революции особняк принял в свои стены районный совет профсоюзов, рестораны «Шари Вари», «Ливадия», «Одесская кухмистерская» и табачную фабрику Лопато. Как известно, сейчас здесь работают сотрудники региональных отделений Следственного управления СК РФ.

Таких ортодоксальных еврейских семей, в которых отец ждал от своих детей послушания и почтения, а мать была щедра на прощение и любовь, тогда в нашем городе было много. Конечно, они соблюдали субботу (шаббат) и отмечали Хануку, а рождение детей считали благословением Бога. Конечно, много работали. Но бурные события ХХ века заставили их уехать из страны и сломали национальный семейный уклад, разбавив еврейскую кровь русской и польской.

Через 93 года, летом 1999-го, чтобы увидеть родину своих предков приехал в Читу живущий в США Владимир Файнгольд – предприниматель и ученый, руководитель Staar Surgical Company, Inc., бывшей в то время дилером МНТК «Микрохирургия глаза» Святослава Федорова. Волею судеб нашей семье пришлось встречать гостя, его жену и детей.

Миша, Наташа, Нэнси и Владимир Файнгольды возле особняка прадеда на ул. Профсоюзная. Чита, 1999 г.

Сложно вместить в небольшой рассказ целую сагу о Файнгольдах, переживших на своем веку множество горестей и лишений. Так что домысливай, мой читатель, включай воображение и вспоминай историю.

Чита

Григорий, дед Владимира Файнгольда, осиротел в 12 лет. И хотя в семье было ещё четверо детей, именно на подростке Грише держался дом, мастерские, магазины и оптика. Когда началась Первая мировая, семейный совет принял решение, и братья уехали в Сан-Франциско. Тогда многие эмигрировали навсегда, но они сразу после революции вернулись в Читу, где оставались мать и сёстры. Григорий к тому времени стал достаточно известным специалистом-ювелиром. Именно он в 1923 году был приглашён для оценки доставленных в Забайкалье фамильных драгоценностей дома Романовых, которые большевики хотели продать за рубеж.

Удивительное дело, но фамилия Файнгольд произошла от немецких слов «fein» («тонкий, изящный, изысканный») и «gold» («золото») и переводится как «тонкое золото».

В Чите Григорий женился на Феодосии Керзон, здесь родился их первенец Соломон – отец Владимира. В период НЭПа дела братьев Файнгольд шли так себе: политика по отношению к частному капиталу отличалась непостоянством и напоминала игру без правил. В любое время им могли или предоставить какую-нибудь льготу, или посадить в тюрьму. Сущим наказанием для нэпманов были налоги: подоходный, промысловый, имущественный, военный, квартирный и самый разорительный - налог на сверхприбыль, по которому у частников изымали до 50 процентов прибыли.

Не удивительно, что в 1925 году братья были привлечены к суду, как писал краевед Владимир Лобанов в своей книге «Старая Чита», «за сокрытие золотых вещей» и ложные сведения о доходах. Не знаю, каким было решение того суда, но 19 мая 1925 года «Забайкальский рабочий» называл Файнгольдов «дельцами по околпачиванию советских работников», которые «понесут, конечно, должное наказание, и это будет хорошей наукой для тех, кто ещё так или иначе продолжает спутывать налоговых работников и причинять этим ущерб советской казне, скрывая свои действительные доходы от финорганов».

Тучи сгущались. Начались тайные ночные карательные операции с конфискацией и арестами. В 1930-м брату Борису, известному читинскому футболисту, служившие в грозном ГПУ товарищи по футбольной команде «Орёл» по дружбе посоветовали: «Бегите».

Футбольная команда «Орёл», в которой играл Борис Файнгольд. Чита, 1912 г.

Взяв с собой самые ценные вещи, семья тайно покинула родной город и контрабандными тропами отправилась в Китай. На границе их обстреляли, в Маньчжурии ограбили хунхузы, и всё же, рискуя жизнью, они добрались до Харбина.

Харбин

Года два Файнгольды прожили спокойно, занимаясь торговлей. Но скоро ситуация изменилась: японцы оккупировали часть Китая, начались репрессии. Григория обвинили в том, что он «советский шпион» и посадили в концлагерь. Семья, собрав весьма солидную сумму на взятки японским должностным лицам, сумела добиться его освобождения лишь через два с половиной года.

Со вступлением Японии во Вторую мировую войну в Харбине начались аресты евреев и конфискация имущества. Нередки были антиеврейские провокации. Файнгольды выжили.

После разгрома Квантунской армии и прихода в Харбин советских войск лидеров еврейской общины депортировали в Россию – в концлагеря. Григория арестовали вновь. Теперь уже как «японского шпиона». За освобождение опять пришлось платить.

Соломон в отличие от родителя не проявлял большой склонности к ювелирным делам. Его влекло искусство. Он какое-то время даже играл в русском театре, открывшемся с приходом советской армии. Там познакомился со своей будущей женой. Ольга Алексеевна Доброхотова была потомственной русской дворянкой. В 1949 году у них родился единственный сын - Владимир.

Израиль – Австралия – США

Когда к власти в Китае пришли коммунисты, из Харбина уехало большинство оставшихся евреев. Файнгольды решили перебираться в Израиль – появилось тогда такое молодое государство. Что было можно, продали, остальное – бросили. Багаж отправили отдельно, сами добирались по маршруту: Харбин – Тяньцзинь – Бомбей – Израиль. На месте узнали, что весь багаж в дороге украден.

На обетованную землю вступили вновь без гроша в кармане. Семья, насчитывающая 21 человек, разместилась в трёхкомнатной квартире. Питались на карточки, получая ежедневно пайку хлеба и раз в три дня одно яйцо. Соломон отвечал за старших, заботился о родителях и старался дать образование сыну. Жили трудно, но дружно, врастая корнями в израильскую землю.

Владимиру Файнгольду было 20 лет, когда он, окончивший школу и техникум, решил уехать в Австралию. Перспектив в Израиле у него было мало, ведь мать его - русская.

В Австралию, где жила одна из его тёток, он приехал с шестью долларами. Жил на балконе. Работал чертёжником. Учил язык. Скопил деньги - взнос для поступающих в самый престижный в стране Сиднейский университет. Днём учился, ночью работал таксистом. Спал по три-четыре часа в сутки. Окончил инженерный факультет с золотой медалью. В 1973 году сумел перевезти в Австралию родителей.

Инженерные знания и интерес к наукам привели его в сферу медицинской техники. Начинал как конструктор в сфере кардиологии. Позже увлекся офтальмологией – может, кровь прадеда, имевшего в Чите оптику, дала о себе знать? Распространяя свой опыт, Владимир объездил весь мир. В США познакомился с Нэнси, американкой с польскими корнями. Их дети - Наташа и Миша родились в Австралии, но на момент приезда в Читу семья жила уже в Штатах.

Пень, «цацки» и старинный медальон

Тогда, в 1999-м, мы возили своих американских гостей по Чите. Были у дома на Анохина (бывшей Ленской), где родился дед Владимира - Григорий Файнгольд. Эта старая усадьба, которая и сегодня цела, на них впечатления не произвела. Дом, как дом. Таких и до сих пор в городе немало.

Бывший дом Файнгольдов на ул. Анохина (Ленская). Чита, 2016 г.

Зато возле особняка на Профсоюзной, построенном Салфитом Файнгольдом в 1906 году, Владимир, Нэнси, Наташа и Миша задержались надолго. Хотя и было это здание в то время полуразрушенным, разбитые окна зияли пустыми глазницами.

После экскурсии по городу поехали на нашу никишинскую дачу. Лето было прохладным и очень дождливым. В доме топилась печь. Моя свекровь пекла пироги с капустой. Шумел самовар. Ребятишки, быстро найдя общий разговор с нашим сыном, общались о своём, смеялись, подбрасывая в печь поленья. Мы грелись, слушали рассказ Владимира, только вдруг, ни с того ни с сего, он спросил: «А далеко ли Атамановка? Можно туда съездить?»

Желание гостя – закон. Поехали. Потом часа три, под сильнейшим дождём, в офицерской плащ-палатке моего свёкра ходил Владимир вокруг посёлка, мерил шагами расстояния от сосны к сосне, считал те шаги, временами заглядывая в какую-то бумажку. Дважды упёрся в чей-то забор, вновь возвращался в лесок. Вернулся в машину мокрый, расстроенный, на вопросы не отвечал. А на следующий день попросил маршрут повторить. И опять – сосны, шаги, план на бумажке и вздохи, о смысле которых можно было только догадываться.

Гости уехали, а через год то странное поведение Владимира нам вспомнилось вновь.

Как-то дядька моего мужа, заядлый парильщик Николай Яковлевич, отдыхал субботним вечерком в бане на Петровской. После очередного захода в парилку затеялись под пивко неторопливые разговоры с мужиками, коллегами по березовому венику. Тема нашлась очень интересная – клады. И вот возьми Николай Яковлевич и расскажи о нашем американском госте, промокшем до нитки под дождём в Атамановке.

- Слушай, а не наш ли клад он искал? – перебил его вдруг один из парильщиков, дальше поведавший приблизительно следующее:

«Мой батя в конце пятидесятых решил выкорчевать в огороде, у нас в Атамановке, пень от давно срубленной сосны - мать о корни запиналась, всё ругала отца, мол, убери да убери. Пень крепкий, кряжистый, не поддавался. Только вдруг что-то клацнуло под отцовской лопатой. Начал батя поаккуратней копать и вскоре добыл сундучок с коваными углами, а в нём всякие цацки – брошки, перстни, монеты и прочее золотишко. Ещё, в отдельном футляре, старинные ювелирные весы с маленькими гирьками. Батя о найденном сообщил куда следует. И, что характерно, государство не обидело: на отмеренный от того клада «процент» отец и свой дом поправил, и меня, когда я женился, отделил, а сестре моей дал образование в самом Ленинграде, где она выучилась и замуж вышла».

Связывать две истории воедино или нет, я не знаю. Только та заметка из «Забайкальского рабочего» за 1925 год про «сокрытие золотых вещей» братьями Файнгольд почему-то вспомнилась сразу.

Тут бы и точку можно поставить, конечно. Только не могу не поделиться ещё одним удивительным совпадением.

Когда в 1999 году наши гости улетели в Москву, а оттуда в Америку, сагу о Файнгольдах я пересказала своей маме. Оказалась, что эта фамилия ей известна давно. Дело в том, что бабушка моей мамы, Пелагея в девичестве Мирошникова (в миру её звали Полей), в году 1890-м совсем юной нанялась в дом Файнгольдов прислугой. Здесь она обучилась грамоте и еврейской кулинарии, а после стала отменной нянькой - ей доверили детей. Служила преданно и верно. Не зря, эмигрируя, хозяин очень просил Пелагею поехать с ними. Та, наплакавшись, отказалась, потому что у неё к тому времени была и своя семья.

Но до конца своих дней носила моя прабабушка рядом с нательным крестиком красивый серебряный медальон, в котором хранился, туго перетянутый ниткой, локон волос кого-то из маленьких Файнгольдов.