«Ледокол»: Паровозик, который смог

Рассуждать о том, что российское кино, мол, не дотягивает – это уже такое общее место, что хоть святых выноси. На самом-то деле в России просто снимается слишком мало фильмов – и поэтому процент неудач заметнее. Это во-первых. А во-вторых, у нас, к сожалению, практически отсутствует среднее профессиональное кино – которого в том же Голливуде ложкой не перехлебать. Или суперблокбастер – или КВН, третьего не дано. В результате никто не помнит просто хороший фильм о войне «72 часа», или просто хорошую комедию «Про любовь», или просто приличное «за жизнь» «Без границ». Мы как-то заблудились между вчера и сегодня, между «как есть у них» и «как было у нас» - и зрители, и киноделы.

«Ледокол» вытаскивает этот парадокс на чистую воду. С одной стороны, перед нами все как у людей. Фильм-катастрофа, айсберг переворачивается и рушится, саспенс и напряжение, суровые мужики сидят на корабле во льдах, а их жены осаждают министерство, пока проклятые бюрократы в высоких кабинетах то ли собираются, то ли не собираются спасать полярников. Кто закричал «Клевета!»? Бросьте вы уже, в самом деле: людям, которые ходят на истории про захват Белого Дома и дьявольский заговор Римской католической церкви, полагается здравый смысл. Да, в «Ледоколе», как и в абсолютном большинстве интересных фильмов, нет никакого отражения реальных событий. Зато там есть инфернально мягкий злодей-гэбэшник, блестяще, кстати, сыгранный Дмитрием Муляром.

«Ледокол» весь – блестяще, профессионально крепкий. Его не стыдно смотреть, его приятно хвалить. Операторская работа здесь на высоте, спецэффекты не подкачали, а актерские работы таковы, что временами хочется перематывать кусочки назад – послушать интонацию, да и реплику заодно. Уж очень хороши диалоги и те, кто их произносит. Здесь надо бы перечислить всех по списку ролей, от Петра Федорова и Сергея Пускепалиса до Артура Ваха и Анны Михалковой – видит бог, в наше время трудно получить удовольствие не от игры одного, а от слаженной работы всех и каждого, и «Ледокол» готов предоставить зрителю именно этот редчайший шанс. Но отдельно хочется отметить работу Александра Паля. Все-таки это один из самых талантливых артистов поколения: его летчик, поэт и любитель Цоя Коля Кукушкин со своей гитарой – невероятный, тонкий сплав комизма, трагедии, абсурда и искренности. Одна аранжировка цоевской «Время есть, а денег нет» на бутылках, шлеме и обожженной гитаре чего стоит...

С другой стороны, «Ледокол» лишь кажется фильмом-катастрофой, да и самодостаточной голливудщиной тоже. На самом деле это абсолютно советское кино – как «Бриллиантовая рука», которую раз за разом смотрят на борту полярники. Николай Хомерики только притворяется, что ему интересен какой-то там саспенс – и отличие здесь только в том, что советское кино даже и не прикидывалось, особенно в 80-е. Оно честно показывало людей – крупным планом и монотонно, и не узнать это, встретив в 2016 году на большом экране, невозможно. А кроме того, как и советское кино, «Ледокол» полон феерических заимствований «с загнивающего Запада». Допустим, смотреть на очень большой айсберг и не вспоминать «Послезавтра» невозможно. Но рыжая собака, бегущая по пустому белому пространству – ну здравствуй, Джон Карпентер! Морской лев высовывает зубастую пасть из логова на нежданного гостя – доброе утро вам, три минуты дословно «Звездные войны»! И нет, это не выглядит нарочито (в отличие от кубика Рубика, который то бросают, то поднимают). Хомерики цитирует – делая своим, делая органичным, частью времени, частью кинематографа, как в свое время Никита Михалков, ограбивший «Золото Маккены» ради потрясающего «Свой среди чужих, чужой среди своих».

Все это, конечно, не значит, что перед нами кино не российское в привычном понимании – то есть начисто лишенное недостатков. Черта с два: их там две тележки, и каждый найдет себе по вкусу, что обругать. Но вагона-то нет, понимаете? «Ледокол» - это кино практически без балласта, его проблемы – проблемы любого крупного проекта, от Африки до Канады, оно в меру нелепо, нелогично, бестолково. И в то же время пробирает до костей, как ранние записи Цоя.

Клара Хоменко